Музыка становилась громче. Сперва приятная и неторопливая, грустная, потом – удары бешеного стаккато, репризы взрывов и снова мягко, по клавишам старинного клавесина. Или по струнам гитары? Не важно. Она звучала, била, надрывалась нотами боли и угасала чтобы вновь повториться, но уже на порядок сильнее. Кошка прикрыла золотые глаза и прижала к голове уши – мелодия как раз перешла в тот диапазон звуков, что уже неразличим людьми, но все еще доступен ее тонкому слуху. Пушистый хвост забил по паркету, словно аккомпанируя музыке, и кошка, развернувшись резко и спешно, исчезла где-то на верхней полке среди шляп, газет и перчаток. Неведомый инструмент замолчал на мгновение, и музыка полилась с новой силой, заполняя собой пустоты пространства. Переглянулись между собой висящие на стене портреты, недоуменно мигнула лампа. Испуганно зацокал языком замок стальной двери. Мелодия снова стихла.
Под окном взрезала тишину сирена «скорой помощи», и музыка, вторя ей, конвульсионно забилась, подражая ударам сердца. Темноту рассекли лучи фар проезжающих мимо автомобилей, ворвались волной голоса и стоны людей. Кошка зашуршала газетой на полке, и сам собой включившийся телевизор приятным женским голосом проговорил что-то о надвигающемся с севера антициклоне. Музыка оборвалась на высокой ноте и заиграла тихими переливами струн или, может быть, клавиш.
Стрелки часов задавали ритм. Снег постучался в окно белыми хлопьями и рама, сжалившись, чуть приоткрылась. В комнату ворвался холодный вихрь мокрых снежинок. Музыка слилась с протяжным воем ветра и, прорвавшись на улицу через окно, взлетела к темно-синей тяжелой пелене облаков. Кошка подняла голову и лапой прогнала зарвавшуюся снежную муху. Гуляющий по квартире ветер приоткрыл дверь дальней комнаты, и оттуда послышался едва различимый скрип карандаша по бумаге. В квартире не было клавесина. Не было и гитары. Но в ней жил музыкант.
